назад

(c) Ives de Gris

Сын Антибога

Я с самого начала знал, зачем родился на свет. Все знали. Это звучит странно?

Я так не думаю.

Вы знаете, что значит с самого рождения воспитываться для какой-то конкретной, заранее известной судьбы?

Нет, я говорю не о наследных принцах и им подобных. Я говорю о пророчествах и предназначении. Я не был обычным ребенком, поэтому я с рождения знал, что мне предстоит. Хотя и не все понимал. Вернее, вначале и вообще почти ничего не понимал.

Это легко – всю жизнь не задавать вопросов. Это легко – принять свою судьбу. Это легче, чем кажется многим.

Все люди знают, что им суждено умереть. Им от этого хуже? Я знаю немногим больше, но принципиально это ничего не меняет. Меняет другое.

Я знаю, что скоро все начнется. Я знаю, что мне не суждено дожить до тридцати лет. Сейчас мне девятнадцать, у меня еще есть время, но не так много. Скоро начнется… А до того я просто хочу остановиться и подумать. Вспомнить. Может быть, даже принять какое-то решение, но на это я не очень рассчитываю.

Поэтому я и удалился в эту пещеру – теперь я, наверно, уже имею право выражаться так напыщенно, все равно кто-то так скажет потом обо мне, - и пишу эти записки, которые, возможно, никто и никогда не прочитает.

Я – пешка в игре. Но я – тот джокер, который может все решить. Я не знаю, как. И никто не знает. Кажется, в этой схеме у меня есть право выбора, но я не знаю, как его реализовать. Не все предрешено и не все предсказано.

Но пока я не собираюсь анализировать тексты пророчеств, чтобы найти лазейку, чтобы попытаться узнать правильный ответ. Я хочу просто вспомнить…

Но начать придется не с воспоминаний, а с чужих рассказов, с той части истории, которая известна мне только с чужих слов.

Моя мать – обычная смертная женщина. Я не знаю, по какому принципу была избранна именно она, и был ли тут вообще принцип.

Мой отец – Антибог. И не надо ужасаться, не нужно праведное негодование. Все не так, как кажется. Если оставить в стороне все наносное и случайное, то Бог и Антибог – это не добро и зло, не две стороны одного мира. Это два взаимоисключающих взгляда на мир, это разные системы категорий и оценок. Это два разных пути развития. И если сейчас господствует Бог и его система, моему отцу приходится довольствоваться в ней ролью Властелина Зла и искусителя. И пленника. Ни один каторжник не выбирает рудники добровольно и не считает их величайшей ценностью. Мой отец не выбирал Зло – это его каторга, это его плата за проигранную битву. Но все тонкости, связанные с различием между Богом Антибогом – это тоже не совсем то, о чем я хочу писать сейчас. Просто хочу, чтобы с самого начала не было ошибочного понимания всего происходящего.

Высшие существа не добры и не злы. Они безжалостны и равнодушны, и в этом нет никакой разницы между Богом и Антибогом. И они не могут быть иными… А я… Полубог? Полуантибог? В любом случае, наполовину человек, как и Сын Бога. Поэтому…

Впрочем, по порядку.

Родился я ночью, в тот же день и час, что и Сын Бога. Только он родился на другой стороне планеты, и там был день. Можно, конечно, сказать, что я старше – многие так и считают, – но часовые пояса – всего лишь условность.

Моей матери было всего 19 лет. Она была очень хрупкой брюнеткой с темными глазами. Она была очень красива… И не только… В ней что-то было… Впрочем, не мне судить.

Она рожала в деревне, и при ней был брат – врач по профессии – и посланец моего отца, колдун. Роды были тяжелыми, но совместными усилиями науки и магии… Все просто обязано было кончиться благополучно.

Этого, как и младенчества вообще, я не помню. Я помню, что было до родов – темноту, тепло и уют, голос, говоривший со мной, странные видения. Смысла всего услышанного и увиденного я не понимал, но запоминал все. Это были знания о том, что есть противостояние Бога и Антибога, и какая роль в нем уготована мне.

Как мне говорили, мать вначале боялась меня. Ей сказали, кто был ее любовником, но всей правды о нем она не знала. Впрочем… Не могу ни за что ручаться. Чисто теоретически я мог бы воспользоваться своими способностями, чтобы узнать, как все было. Как они встретились и как расстались, кто и когда рассказал ей об отце, и что именно ей сказали… Но я не хочу. Мне не хочется ворошить прошлое. Мне не хочется нахально влезать в жизнь моих родителей. Мне хватит того, что мне рассказали.

Мне говорили, что вначале мать меня боялась. Но потом это прошло. Я был обычным младенцем – так же пачкал пеленки и орал как все прочие дети. Материнская любовь оказалась сильнее страха, тем более что и поводов не было.

В течение всего первого года своей жизни я не видел отца. Или не помню, что видел, но скорее верен первый вариант. Я развивался достаточно быстро, чтобы радовать мать, но недостаточно быстро, чтобы внушать ей тревогу. Я мало чем отличался от человеческих детей. Разница была, конечно, но это не бросалось в глаза, это проявилось позже. И уж точно я не толковал по-своему Священное Писание, не творил чудес, я даже не был более деструктивен, чем другие дети. Знания, полученные мной в материнской утробе не то, чтобы забились, но потеряли значение. Я познавал мир, как познают его обычные люди.

Когда мне исполнился год, я впервые увидел Его. Он был высок, одет во все черное и у него были удивительно яркие глаза. Он держался в стороне, не подходил ко мне близко, но с того дня я не раз замечал его у нашего дома. Мать его не видела. Я понял это несколько позже, но это не имеет значения. Она никогда не видела его.

Я не хотел бы сейчас говорить, что я чувствовал, когда его видел. Слишком велик соблазн приписать мысли взрослого человека годовалому ребенку. И слишком трудно вспомнить, что я мог думать и чувствовать тогда. Могу точно сказать только одно – я знал, что он не чужой. И что он тут не так просто. Не случайно. Не обязательно было знать все эти слова. Хватало просто ощущения…

Потом он пропал. В тот самый день, когда мне исполнилось два года. Я помню комнату, праздник, много взрослых гостей, которые умилялись, и смеялись, и поздравляли скорее маму, чем меня. Я не очень понимал, что такое «День Рождения». Вернее, не понимал вообще. Но было приятно, хотя и немного слишком шумно, и взрослые были чуть-чуть слишком назойливы.

А Он – не был. Он стоял у стены и смотрел на меня своими светлыми и яркими глазами. Долго смотрел. И молчал. А потом кивнул, сказал:

- Хорошо, - и исчез.

Я пытался спросить у взрослых, почему черный дядя сказал «хорошо»… Они очень удивились. Только мама побледнела и сказала, что дяди не было. Она дала мне игрушку, и сказала, что все хорошо, что я совсем уже большой. Но я понимал, что она врет…

Я не видел отца год.

А когда мне исполнилось три, дома появились два человека, которые на самом деле не были людьми, а только притворялись. А еще… Впрочем, все это «еще» пришло потом. Тогда я не понимал, что вижу.

Мама плакала, а не-люди даже не пытались ее утешать.

И я понял, что случилось что-то важное. Не плохое, а именно важное…

Один из не-людей повернулся ко мне и сказал:

- Собирайся. Твой отец прислал нас за тобой. Ты будешь жить у него.

- А мама? – спросил я.

- Она останется и будет ждать тебя здесь. Ты вернешься к ней.

Я абсолютно точно, без тени сомнения, знал, что он говорит правду. И так же точно знал, что это правильно. Вопрос «почему?» как-то не пришел мне в голову.

Я подошел к маме, посмотрел ей в глаза и сказал, что он говорит правду, что так надо, и я вернусь к ней. Обязательно вернусь. А она посмотрела на меня… Она больше не плакала. И в глазах у нее был страх. Она боялась МЕНЯ! Я не знал, что сказать… Я сказал, что бояться нечего, но это было не то…

Она повернулась к посланцам отца и сказала:

- Он всего-навсего ребенок….

И тот, который говорил со мной, сказал, что они вернутся за мной вечером. Они оба вышли из комнаты, но я точно знал, что за дверью квартиры они просто исчезли, а не вышли из дома через дверь, спустившись по лестнице в подъезд, как это делают люди.

Мама снова заплакала, я стал ее утешать, но в конце концов заплакал и я. Я сказал ей, что люблю ее, и буду скучать… Я не сказал, что это не имеет значения. Я не умел тогда это сформулировать. Я просто знал, что я не такой как все. И многое просто не имеет никакого значения для меня. И ничего не меняет, даже если я и придаю этому значение. Тогда я это только смутно чувствовал, и меня это немного беспокоило…

Впрочем, любые попытки взрослого человека описать то, что он видел и чувствовал в три года, выглядят немного нелепо.

Из всего, что было до того дня, я помню немногое. Если не считать то, что связано с отцом, то и вовсе почти ничего не помню. Зеленую траву; высоченную красную коляску; мамино лицо на фоне неба и свисающую вниз прядь черных волос; стремительное приближение деревянной ступеньки с облезшей мутно-коричневой краской (я упал с крыльца на даче у дяди); драку в песочнице, в которой я не участвовал…

А потом были годы, проведенные у отца в Преисподней.

Отца я боялся. И в то же время любил. Но лучше издали… Меня пугала исходящая от него сила. Меня пугало его величие. Меня пугало то, что я его не понимал. Он был другой. Совершенно другой. Он не только совершенно не был похож на людей, он был даже совершенно не таким, как все демоны, с которыми я познакомился в его дворце.

Я не видел ад. Я не видел ничего из того, о чем так много говорят и пишут, за те четыре года, что я провел там. Я даже не мог связать то, что говорят об Антибоге, с моим отцом. Как будто это были два разных существа… Я знал, что он – Антибог. Я многое знал о нем еще до рождения. И о том, какая роль отведена ему в этом мире, тоже прекрасно знал. И все равно – не мог я связать образ Повелителя Зла и Хозяина Преисподней с тем существом, которое было моим отцом.

Конечно, где-то было и все то, чем так старательно пугают людей, надеясь отвратить их от стези греха… или не надеясь, но это не важно. Ад в любом случае придумал не мой отец.

Я жил в его дворце. Я играл с демонами, я учился у них. Ко мне приставили учителя, и хотя его уроки мало напоминали те, к которым я привык позже, уже когда пошел в школу, это была учеба. Это было дело. И во время игр, хотя я и не замечал этого, демоны многому меня учили.

Я понимал уже, что я не совсем человек. Я знал, что мне предстоит вернуться на землю, где никому нельзя будет рассказывать об этом, и о том времени, что я провел во дворце Антибога. Очень долго мне придется скрывать правду, но потом я признаюсь, чей я сын, и никто в этом не усомнится, потому что к тому моменту все и так станет ясно… И тогда я еще надеялся, что просто. А пока… Меня учили контролировать себя. Меня учили обращаться с той великой силой, что будет у меня со временем, но больше времени и сил тратили на то, чтобы научить меня правильно обращаться с той силой, что есть у меня от рождения. Меня учили многому, но не могли научить всему. Все-таки я был всего лишь ребенком. И даже несмотря на то, что я еще до рождения знал многое из того, что следовало знать, я не мог осознать и понять все это. Даже несмотря на то, что я был сыном совершенно запредельного существа, я был в то же время и наполовину человеком. Ребенком. Просто ребенком.

Самые яркие впечатления того времени… Об этом можно рассказывать бесконечно. Первое знакомство с дворцом Антибога. Первые чудеса. Первый шарик огня на моей ладони. Первый, сотворенный мной самим… Рогатый демон, создающий причудливые картины, которые жили своей жизнью. Игра в салочки в Облачном Коридоре. Чернота ночного неба, которое не было небом в привычном людям понимании, над головой… Чудеса, которые можно перечислять бесконечно, неожиданные открытия, от которых захватывало дух, новые знания…

Но надо всем этим – две вещи.

Особое настроение, которое царило в Преисподней.

В системе, созданной Богом, грешникам дано право на искупление. Для них ад – больница с неприятными и болезненными процедурами. Излечился – свободен. В аду все не так плохо… Для грешников.

А для тех, кто живет во дворце Антибога, для всех демонов Преисподней все по-другому. Здесь для них тюрьма. Каторга. Здесь есть только мизерный шанс освободиться. Только один. Кто-то погибнет… Кто-то… Не все карты вселенского расклада лежат рубашкой вниз, некоторые только предстоит перевернуть. И никто не гарантирует, что расклад МОЖЕТ оказаться хорошим… И уж тем более, никто не может поручиться, что он окажется таким.

У отца во дворце не было места отчаянию. Может быть, где-то еще были и те, кто уже опустил руки. Но здесь была печаль прошлого поражения, тоска по свободе и решимость пойти до конца. Демоны, которые так беззаботно играли со мной, после окончания игры моментально превращались в суровых воинов. В тех героев, которые пойдут на смерть не потому, что слишком тупы, чтобы понять, что такое смерть, и не ценят свою жизнь, не потому, что не верят, что они могут умереть, а потому что знают – это не жизнь. Лучше рискнуть… лучше погибнуть, чем оставить все как есть.

Многие из них могли бы сказать мне: «Мы с тобой умрем в один день». Но это было не то, что стоило говорить.

Вторым сильным впечатлением было общение с отцом. В первый раз я увидел его не в величественном тронном зале, а в небольшой гостиной с огромными креслами и сладостями на невысоком столике.

- Угощайся, - сказал он мне.

Я сунул в рот первую попавшуюся конфету. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. И в то же время – говорили. Говорили так, как я мог говорить только с ним. Если в этом общении и были слова, то предложений не было. Но больше было образов и эмоций. Просто я думал, что он мой отец, что я видел его, а он думал в ответ, что знает, что я узнал его, и что я… «хороший». А еще я думал о маме, а он думал в ответ, что мы будем вместе. Потом, позже. А еще он думал, что ему не хочется, чтобы я умирал, но он ничего не может изменить. Это он думал иначе. Как будто случайно проговорился. А я думал в ответ, что знаю это, хотя и не был уверен…

Мы не могли говорить иначе. Мы были слишком разные. И все было слишком непросто. Я был трехлетним ребенком, пусть даже и не совсем обычным, на котором лежит слишком большая ответственность даже для взрослого. Он был Антибогом.

Что тут скажешь?

Я понял во время этого молчаливого разговора, насколько он другой. Я видел, насколько велико его могущество, потому что такие вещи я и тогда видел очень отчетливо. И он думал совершенно иначе. Порой мне было даже трудно понять то, что он говорил мне без слов.

Позже я стал говорить с ним и словами, но беседы обычно были недолгими, и чаще всего он говорил, а я просто слушал и даже почти не задавал вопросов.

И в нем чувствовалась та же печаль, что и во всех здесь, только запрятанная так глубоко, что едва ли хоть кто-то о ней знал. И была решимость пойти до конца. Не потому, что так предначертано, а потому что он не мог иначе. Потому что он был загнан в угол… Как и все здесь. Никто здесь не мог так жить, и он тоже. Но жили. Выживали.

И я любил его, хотя и боялся.

Когда мне исполнилось семь лет, он пришел ко мне и сказал, что пора возвращаться к маме. Я очень хотел к маме, но мне нравилось здесь. И я не хотел расставаться с ним. Он подумал в ответ, что я сюда еще вернусь.

- А мама? – спросил я вслух.

- И мама, - улыбнулся он. – Только позже. Потом.

У него была странная улыбка. Она казалась ненастоящей и какой-то неестественной или неумелой… Но только казалась – я точно это знал.

Я вернулся домой. Маме был сон незадолго до этого, что говорить про время моего отсутствия, и я тоже знал эту версию. Несколько недель она сторонилась меня, косилась на меня с опаской, но потом это прошло. И она никогда не задавала мне вопросов о том, как я жил эти годы, что видел. А я не рассказывал ей ничего. Ей так было легче.

Я пошел в школу. Поначалу это было очень странно.

Я успел отвыкнуть от людей. Я уже привык к демонам, к волшебству отцовского дворца, к магическим играм и странным урокам своего личного учителя. Здесь тоже ВОЗМОЖНО было колдовать. Скажем, в задумчивости покатать шарик огня по ладони… Только этого не нужно было делать.

Там я из кожи вон лез, стараясь порадовать учителя и отца успехами, показать демонам, что я умею и как хорошо у меня это получается… Здесь надо было соблюдать осторожность и не светиться.

Я развивался слишком быстро – не в физическом плане, а в умственном. Меня предупредили, что это проблема. На первых порах мое опережение не было настолько заметным, чтобы его трудно было скрывать, потом я научился многому, и привычка не высовываться въелась так глубоко, что теперь мне трудно будет отказаться от нее.

Мне часто были неинтересны игры сверстников, но были интересны они сами. С каждым годом я все лучше понимал, что я чего-то лишен. Я воспринимал мир иначе, и, наверно, не так живо и эмоционально, как они. Они могли быть честнее. У них даже вранье выходило какое-то… невинное. Обычно.

А еще… У них была надежда. Вера в светлое будущее. Уверенность в собственном бессмертии. И даже банальные страхи…

И тем не менее, я не был – или не казался – чужим среди них. Они принимали меня таким, каким я приходил к ним… И иногда очень хорошо принимали.

Уже позже, когда мне было тринадцать лет, я изучал себя в зеркале, пытаясь понять… многое. В первую очередь – почему я стал нравиться девочкам. Они считали меня немного странным, но все равно…

Я смотрел на себя в зеркало, и вдруг у меня за левым плечом появился отец. Я смотрел на наши отражения, и видел, что мы похожи. Очень. Оба высокие и довольно худые. Похожие черты лица. Черные волосы. Черная одежда. Конечно, у меня глаза просто светлые, а не такие, как у отца. И… Все дело было в другом. Было еще что-то общее. Словно на нас лежала печать будущей трагедии, того, о чем не знали люди. А может, было и еще что-то.

И тогда я подумал о своем враге, о своем будущем противнике в Великой Войне – Сыне Бога. Он и его отец… Похожи ли они так же, как и мы? Что они думают о будущем? Есть ли и в них это предчувствие трагедии?

«Не знаю», подумал отец.

- Они похожи, - сказал он вслух. – Но я не могу сказать, что они думают. Когда придет время, я покажу его тебе.

О сыне Бога я впервые задумался, когда мне было лет девять. До того я просто упускал из виду сам факт его существования. Я знал, что нам предстоит вести армии друг против друга, что нам обоим предначертано погибнуть, но я не задумывался о том, что он прямо сейчас тоже где-то живет на Земле, о чем-то думает… Ходит в школу…

У нас ввели предмет «Слово Божие». Его ввели во всех школах. Я усмехнулся про себя, когда услышал об этом. Они видели, что что-то происходит, но не понимали, что. Они надеялись воспитать новое поколение «правильно», в том числе и таким способом. Они еще не знали, что это бесполезно. Новое поколение все равно угодит в мясорубку войны, которая так или иначе будет означать конец привычного им мира.

Я немного осовремениваю свои мысли. Тогда Конец Света казался далеким, тогда не приходила в голову мысль о мясорубке войны… Было только детское чувство собственного превосходства, потому что взрослые не знали того, что знал я.

На «Слове Божием» в отличие от прочих предметов, я не блистал. Это было не время и не место говорить то, что я знаю, а просто повторять чужие истины, заучивать наизусть ложь, которой я не мог верить, мне было скучно.

Училка, то ли надеясь заинтересовать нас, то ли по каким-то еще своим соображениям, часто говорила: «Дети, нарисуйте, как вы представляете…»

Рисовал я хорошо.

И вот мы добрались до пророчества о Конце Света. Она, безнадежно отстав от жизни, повествовала о будущем рождении Сына Бога и Сына Антибога. Она даже не понимала, что мы родились одновременно. Она смешивала правду с ложью и заблуждениями, превращая пророчество в красивую сказку с предопределенным счастливым концом.

Вот тогда я и задумался о нем…

Когда мы закончили эту тему, нам было дано задание – нарисовать любой эпизод из этого пророчества.

Я нарисовал три картинки.

На первой Бог благословлял своего сына на битву. Бога я никогда не видел, его сына – тоже, так что пришлось фантазировать. Вторая картинка была парной к первой – Антибог благословляет сына на битву. Я хотел, чтобы картинки были похожи – оба вечных противника отправляют сыновей в бой, посылая на верную смерть. Зная заранее, что из битвы они не вернутся. Соответственно и композиция должна быть одна и та же, только в зеркальном отражении. Мы с отцом слева на возвышенности, а справа поле, где будет битва. Бог с сыном наоборот, справа от поля будущей битвы. И одинаково – сын склоняется перед отцом, его лицо закрывают длинные волосы. Отец благословляет сына. Все красиво и трагично. Вот только рисовал я тогда не настолько хорошо…

Возможно, дело в том, что картинку с Богом и его сыном я рисовал первой и только тренировался на ней, а возможно – в чем-то другом, но у меня получилось не так.

Бог смотрел поверх головы своего сына, и должная скорбь на его лице не отражалась. Он смотрел на поле будущей битвы, уверенный в победе. Я стер лицо и нарисовал снова. Получилось то же самое.

Конечно, это была детская мазня, в фигурах была куча ошибок, все остальное было вообще ниже всякой критики, но лица мне в тот день удавались.

Потом я нарисовал Антибога и его сына. Язык не поворачивается сказать «нас с отцом». Я очень старался, чтобы Антибог на картинке не был похож на отца. И вот тут мне удалась и трагедия, и мрачная решимость идти до конца.

Третью картинку я так и не закончил. Она должна была изображать битву, но по мере рисования она все больше превращалась то ли в абстракцию, то ли в не пойми что, но я предпочел ее бросить.

Училка меня хвалила. Но я видел, что она все понимает не так. Победа Светлых Сил – дело решенное. Антибог так смотрит на своего сына не потому, что знает, что он погибнет, а потому, что знает, что все напрасно. Она даже повесила мои рисунки на стену.

И только одна девочка потом сказала мне, задумчиво глядя на картинки:

- У тебя злой Бог. А Антибог добрый, да?

- Нет, - ответил я и отвернулся. Потому что мне захотелось ударить ее, хотя она, конечно, была не виновата…

Это было одно из первых моих озарений. Я видел будущее. Я знал, что вот эта девочка станет моей женой. Вот эта долговязая, худая и костлявая, совершенно нелепая девчонка с дурацким хвостиком и идиотской челкой, девчонка, у которой так безобразно выпирают передние зубы? Вот она будет моей женой? А если я не хочу этого?

Даже если она поняла все почти правильно, насколько вообще может понять человек, не знающий всего того, что мне объяснили в Преисподней, это не значит, что она должна мне нравится!

Я был ребенком. Я не понимал еще, как все устроено, и что такое судьба. Позже я снова встретил ее – красавицу, умницу. Никто не заставлял меня жениться на ней, никто не давил на меня. Это и есть судьба. Просто иначе и быть не могло. И то, что я знал заранее, что это будет, создавало иллюзию принуждения, которого не было.

Три года я не видел отца. Я скучал по нему, но мама была довольна. Я знал, что она боится Антибога. И что в глубине души она немного боится и меня. И за меня.

Я знал, что ей очень хотелось обмануть себя. Она цеплялась за то, что нигде не сказано, что я – единственный сын Антибога. Она пыталась убедить себя, что пророчество было не обо мне. Я не разубеждал ее.

Через три года жизни среди людей я снова отправился в Преисподнюю, на этот раз только на год.

Я не знал, был ли я рад этому. Мне не хотелось расставаться с матерью. И… Отец всегда был таким отстраненным и непонятным. Когда я жил в Преисподней в раннем детстве, я видел его далеко не каждый день. В этот год немногое изменилось. От этого мне было как-то немного не по себе. С одной стороны, мне хотелось быть ближе к отцу, хоть немного понять его, хотя бы попробовать… С другой стороны я боялся его, и терялся, когда он был рядом.

Тот год в Преисподней – это практически сплошная учеба. Иногда – во время игр, но чаще – с учителем и его помощниками. Я учился многому… Мне предстояло возглавить одну из двух самых огромных в истории этого мира армий. А это не так просто. Меня учили понимать мир, в котором я живу. Меня учили использовать свою силу. Меня учили воевать так, как воюют люди, и так, как воюют нелюди. Учили, учили, учили…

И только когда я вернулся в мир людей с готовой историей о том, как я провел год у отца в другом городе, я понял одну вещь, которая показалось мне настолько простой, что даже странно, как я не понял это раньше. Совсем не обязательно встречаться с отцом каждый день, потому что в Преисподней он каким-то непостижимым образом был везде. А значит – всегда рядом.

Вернувшись, я пошел в другую школу, я снова стал изображать из себя нормального ребенка. И с каждым годом я все лучше понимал, что похож на других детей… Но только похож.

Я стал проводить у отца каникулы. Во время летних – только два месяца, большую часть зимних каникул, осенние или весенние, а иногда и те, и другие.

Когда мне исполнилось двенадцать, отец впервые появился у нас дома. С тех пор он иногда заглядывал. Он всегда появлялся неожиданно, и всегда – когда меня еще не было дома. Я приходил, и заставал его в гостиной. Он говорил с мамой в мое отсутствие, но я никогда не спрашивал, о чем. Они никогда не говорили друг с другом при мне, так же как отец не говорил со мной при маме. Сначала меня это немного удивляло, но я скоро начал воспринимать это как должное.

Я не знаю, о чем они говорили, но мама явно стала гораздо меньше его бояться. Впрочем, со мной она не говорила о нем. Вообще.

Когда мне исполнилось тринадцать, отец исполнил свое давнее обещание. Он забрал с собой и меня, и маму.

Он нарушил правила, потому что это было по правилам. Он не имел никакого права забирать в Преисподнюю живых людей. Он не имел никакого права приводить хоть живых, хоть мертвых людей к себе во дворец. Но пришло время, когда он должен был нарушать правила.

Я снова провел у него всего год, а мать так и осталась с ним в его дворце. Похоже, она была довольна. Она добровольно пошла с ним – иначе это было бы просто невозможно, - и непохоже, чтобы она пожалела о принятом решении. Но с этого времени она как-то отдалилась от меня, словно уступая меня судьбе.

И тогда же я как-то неожиданно перестал бояться отца. Не знаю, с какого момента. Может быть, когда я увидел на его лице почти настоящую, почти человеческую улыбку, когда он забирал маму. Может быть, с того момента, как понял, что мы с ним похожи…

Не знаю, как у Бога, а у моего отца есть несколько ипостасей. Есть некая сила вселенского масштаба. Ровня Богу, что-то слишком исполинское, слишком глобальное, чтобы быть понятным. Слишком непостижимое и мощное, чтобы не внушать страх… Антибог, одним словом. Есть нечто более приемлемое для всех… Хозяин Преисподней, Повелитель Демонов. Именно так – хозяин, повелитель. Что-то более близкое, укладывающееся в рамки представлений демонов и почти укладывающееся в сознание людей… И все же – отстраненный, не такой, слишком могущественный… И было еще кое-что, о чем знали только немногие. Личность. Почти как у людей. И если любой вселенской силе наплевать на гибель какого-то одного существа, то Антибог как личность очень не хотел гибели своего сына, но не мог ничего изменить…

Ладно, я собирался писать ни о нем. Я собирался писать о себе.

В тот год я чувствовал себя в его дворце как дома. Я и был дома. С родителями. В том замечательном месте, которое мне нравилось больше, чем все остальное, что я видел…

Но пришло время возвращаться к людям. Туда, где больше не было мамы. И я знал, что больше не вернусь в Преисподнюю так надолго…

С того момента, как я вернулся и стал жить у дяди, и снова кормить друзей байками про другой город, начался обратный отсчет…

До моей смерти оставалось пятнадцать лет и несколько месяцев… Но дело не в цифрах, а в ощущениях. Дело в том, что происходило вокруг меня. Приближалась развязка.

Как я уже сказал, в Преисподней я теперь надолго не задерживался – больше месяца я там не проводил, - но зато отец стал чаще появляться у меня дома. Значит, стал чаще приходить в мир людей…

Во всем я видел приближение конца. Не обращал внимания, как правило, потому что и так знал все, что нужно, но рассмотреть предчувствие развязки мог во всем.

Если знаешь, на что смотреть… Если видеть будущее…

В маленьком ребенке, играющем в песочнице можно увидеть будущего убийцу. В случайно брошенном его мамашей слове – зародыш будущего преступления.

Случайная встреча двух людей может быть прологом большого научного открытия, о чем и они сами еще даже не думают и не подозревают.

Это если знать, где смотреть… А иначе слова останутся пустым сотрясанием воздуха, невинный ребенок – невинным ребенком… Ну и так далее.

Я знал, что будет. В хаосе человеческих жизней я видел те события, которые приведут к построению заранее предсказанной схемы.

Я видел будущих сторонников и противников. Я видел великих героев и беззащитных обывателей. Я видел тех, кому не предсказана четкая роль, и у кого есть возможность выбора даже теперь…

Я видел тех, кому предстоит так или иначе сыграть свою роль.

И все же я не был фанатиком, думающим только о своей роли в Конце Света, о преисподней и своей предстоящей героической гибели за… За многое. И не в последнюю очередь – за отца.

Я был подростком, который нравился девочкам и не мог пройти мимо этого замечательного факта. Был душой компании ровесников-подростков. Я учился в школе и гулял после уроков… А иногда и не после. Тайком выкурил первую сигарету. Первый раз попробовал спиртное. Первый раз напился…

Все было. Просто и как у всех.

Приятелей у меня было много. Друзей… Не знаю. Но был один человек, которого я без раздумий и колебаний мог назвать своим настоящим другом.

Сейчас только три человека знают, кто я. Пока – только три. Мой дядя, моя девушка и он.

Я долго сомневался, стоит ли рассказывать ему. В итоге все решил случай. Ему уже исполнилось восемнадцать, мне оставалось совсем немного до этого замечательного возраста. Мы откуда-то возвращались довольно поздно.

По дороге мы, естественно, говорили. Как всегда… Он был из тех, кто интересуется религией, но в Бога не верит. Он рассуждал на любимую тему, упоминая и Конец Света, иногда он приставал с какими-то вопросами ко мне, но я всегда отвечал двусмысленно. Я никак не мог решиться…

И вот тут я заметил «нечисть». Числом четыре штуки.

Нечисть, кстати, не имеет к Преисподней никакого отношения. Это исключительно земное явление. Просто мутации, не всегда объяснимые с точки зрения науки, имеющие, конечно, отношение к предстоящему концу света, но это не значит, что именно к Преисподней.

- Стой! – сказал я, преградив ему путь рукой.

- Что такое?

- Тихо!

Я всматривался в темноту. Они ждали там. Я видел их, как на ладони, потому что ночью видел как днем. Но и они видели нас не хуже.

- Возвращайся назад.

- Что?

- Иди назад. Жди меня в магазине на углу.

- Я не понимаю.

- Тут проблема, - после недолгого колебания я решил пояснить, - Нечисть. Я разберусь. Иди и жди меня в магазине.

- Какого?.. Нет уж! Я тебя не брошу! И вообще, ты уверен?

- Да. Я их вижу. Уходи. Ты будешь только мешать.

- Нет! Либо мы уйдем оба, либо… Я не брошу тебя одного.

- Мы не можем бежать – они нас видят и нападут со спины, как только мы попробуем смыться…

Я вздохнул. Ну ладно, пусть так…

- Держись у меня за спиной. И не высовывайся. Понял?

Наверно, он кивнул. Я уже не смотрел на него.

Я осторожно шел вперед. Я не боялся, потому что точно знал, когда умру. Но я впервые применял силу Преисподней в этом мире. И я был не один.

Я испепелил одну тварь на месте, вторую – в прыжке. Третьей пришлось ломать шею. Эти существа были слишком сильными и быстрыми, чтобы человек мог справиться с ними. Но я – сын Антибога, и не жалким мутантам тягаться со мной.

Четвертая тварь попыталась сбежать, но я ее обездвижил, а потом спокойно подошел и сломал хребет.

После этого я повернулся к человеку…

Стоп! Не так!

Я повернулся к своему другу.

- Спокойно. Все в порядке, - сказал я. Сказал особенно убедительно.

После этого я перешел на нормальный тон.

- Пошли. Тут рядом кафе. Зайдем туда.

Он слабо кивнул. Мы дошли до кафе, которое еще было открыто и сели за столик. Усталая официантка принесла меню.

- Бутылку вина, - сказал я, показав в меню какого именно.

Мой приятель полез за документом, подтверждающим, что он совершеннолетний и имеет право пить вино, поскольку здесь с этим явно было строго. У меня такого документа еще не было.

- Закуски не надо, - сказал я. – Принесите пепельницу. И после того, как принесете вино, нас не беспокоить, если мы сами не позовем.

Она хотела что-то сказать, но я холодно посмотрел на нее, и она побежала выполнять заказ. Почему бы и нет, в конце концов? Когда-то нужно начинать…

Я молчал, пока не принесли вино и рюмки. Пепельницу принесли еще раньше.

- Значит так, - начал я. – Я все равно собирался тебе это рассказать, так что лучше сделать это сейчас. Ты видел, что я сделал. А теперь слушай. Я не верю в Бога, потому что знаю, что он есть. Как и Антибог. Я не верю ни в одну из указанных дат Последней Битвы, потому что точно знаю, когда она состоится. Я сын Антибога. Ты можешь верить этому, а можешь не верить. До Конца Света осталось немногим больше одиннадцати лет. Я говорю тебе это просто чтобы предупредить. Ты еще можешь сделать выбор. Только… Победа Бога более вероятна, но не гарантирована. Я не знаю, что будет дальше. Хотел бы знать, но это неизвестно никому…Я погибну в этой битве. Мне не суждено возродиться в новом мире, каким бы он ни был. Я погибну навсегда. Ты – нет. У тебя еще есть шанс поставить на победителя.

- Ты хочешь сказать…

- Я хочу сказать, что я только наполовину человек. Я хочу сказать, что тому миру, к которому мы все привыкли, осталось жить одиннадцать лет.

Я налил себе полную рюмку вина и выпил залпом. Он последовал моему примеру… Только одной рюмкой он не ограничился.

- А теперь послушай, что я хочу тебе рассказать. Я не хочу тебя агитировать. Это было бы просто нечестно. Я просто расскажу тебе то, что знаю я. А уж как ты отнесешься к этому – твое дело…

Я говорил долго, не останавливаясь, а он слушал, не перебивая. За это время мы выпили не одну бутылку вина, в пепельнице, которую меняли редко, очередной раз скопилась гора окурков, рядом валялись смятые пачки.

Я говорил и говорил, пытаясь оставаться честным, пытаясь быть беспристрастным. Даже зная, что моя смерть предопределена миропорядком Бога, я не старался заставить его выглядеть хуже, чем он есть.

Я говорил о себе. Об отце. О матери. О дворце в Преисподней. О своих учителях.

Я говорил о том, что где-то живет такой же обреченный, как я, Сын Бога, которому не легче сознавать, что у него нет шанса на бессмертие.

- Но в мире Антибога был бы? – вдруг перебил он.

Я кивнул:

- Вероятно. При определенных обстоятельствах. Но за это тоже пришлось бы платить. В мире Антибога было бы больше возможностей… Но были бы и свои недостатки. Он был бы намного опаснее, например.

Он кивнул, а я продолжал.

Я говорил о пророчестве, о своей гибели. О своей девушке и своей будущей армии. Я говорил о том, о чем пророчество молчит – об исходе битвы. Я говорил о вариантах развития событий и шансах…

А он слушал. Молчал. Пил вино. Курил. Смотрел на меня сквозь дым помутневшими от вина голубыми глазами.

В конце концов я выдохся. Я замолчал. Очень тихая музыка, создававшая фон для нашей беседы тоже кончилась.

Тишина. Давящая тишина.

Темный силуэт в углу, который кроме меня никто не видит. Пристальный взгляд ярких глаз. На губах – неумелая, ненатуральная, но довольная улыбка. И другая – прямо мне в сердце, в мысли. «Ты все сделал правильно, сынок». – «Что?» - «Ты предпочел друзей рабам». За последней мыслью, за бессильными словами стояло слишком много всего, чтобы я мог справиться с обрушившимся на меня потоком образов.

Я передвинул рюмку ближе к середине стола и сказал:

- Я не прошу выбирать. Я тем более не прошу выбирать сейчас. Я просто должен был сказать тебе правду, потому что мы друзья. Я просто не мог оставить при себе знание, которое может помочь тебе. Я не прошу тебя принимать решение. Но если ты примешь… Я пойму любое.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

- Ты можешь сделать так, чтобы я сейчас протрезвел?

- Да.

- Тогда сделай.

Я не стал спорить.

Он смотрел на меня совершенно трезвым взглядом. Опустил глаза, долго разглядывал винное пятно на скатерти, а потом заговорил. По-прежнему не отрывая взгляда от пятна.

- Сколько лет мы с тобой знакомы? Восемь? Что-то около того. Я замечал в тебе странности, но привык не обращать на них внимания. А потом и вовсе стал воспринимать как должное. Все это время мы были друзьями. А сегодня ты спас мне жизнь. Думаешь, это ничего не стоит? Думаешь, я буду теперь сидеть и ломать голову, куда мне податься? Бессмертная душа! А как я могу ее спасти, если даже ты не знаешь, что будет? Мне наплевать на завершение цикла и всю прочую заумную чушь. Будь что будет! Если я сейчас сделаю ставку на Бога, я буду чувствовать себя предателем. Если я решу попробовать отсидеться где-то в тихом месте, я буду чувствовать себя предателем. Я с тобой, дружище. В любом деле, которое ты затеешь, я с тобой! Я клянусь!

- Не надо клятв.

- Надо – он посмотрел мне в глаза. – Клянусь! Клянусь Преисподней, что буду с тобой до конца, каким бы он ни был! Клянусь, что даже после твоей смерти, если мне суждено пережить тебя, я не отступлюсь. Клянусь Преисподней!

- Твоя клятва принята, - раздался за его спиной хорошо знакомый мне голос. – Она была от чистого сердца, и это будет вознаграждено. Времени у нас мало, но я пока властен над многим.

Когда он обернулся, отца там уже не было.

- Это?..

- Да, это был мой отец.

- И он всегда так?

- Думаю, он приглядывает за мной постоянно или почти постоянно. Но прямого его вмешательства я пока не замечал.

Он кивнул.

А я почувствовал – начинается. Моя девушка – моя жена, хотя в церкви мы не венчались – уже знала, к тому моменту правду. Моя великая армия состояла из трех человек, считая меня самого, хотя еще вопрос, насколько меня можно считать человеком.

Я знал – осталось немного. Чуть больше года – и не будет мальчишки-студента, не будет шумных вечеринок, беготни перед началом сессии, ругани про себя и вслух из-за вредных преподов… Ничего этого не будет. Будет Сын Антибога, Темный Учитель, Черный проповедник. Антагонист Сына Бога. Будет подготовка к войне, резня, чудеса, столкновения… Будет Последняя Битва. Битва, в которой я погибну.

У меня десять лет, чтобы понять, что именно я должен сделать, чтобы моя смерть не была напрасной.

Мне уже показали моего противника. Мой учитель уже пришел в мир, чтобы быть рядом со мной. Мне осталось десять лет, чтобы любить жену, чтобы… чтобы жить. Почти как человек. Это не так уж и мало.

Я не знаю, в чем смысл всего этого. Я не знаю, что можно сделать, но очень надеюсь найти ответ. В некотором роде именно для этого я ушел от людей и демонов – поразмыслить, поискать ответ.

Надеюсь, я могу что-то сделать. Надеюсь, новый мир будет лучше. Надеюсь, в нем будет хорошо всем, кто мне дорог.

Надеюсь…

Я не могу злиться на судьбу – не умею. Я не могу ее изменить, и знаю это, но не могу страдать и мучаться из-за этого. Наверно, я просто иначе воспитан.

Но мне хочется оставить эти записки. Для себя, если больше некому будет их читать.

Я знаю, для чего я пришел в этот мир. Я знаю, что мне предстоит.

Скоро я вернусь к людям. Скоро они увидят перед собой Сына Антибога. Скоро…

Но до окончательной развязки еще десять лет.