назад

(c)VenusCat

Триптих. Правая створка.
Осколки на воде

С силой распахнув входную дверь, мы падаем в прихожую. На ковер льется с нас дождевая вода. С непередаваемой неподражаемой улыбкой своей ты смотришь на меня, смеющегося сквозь мокрые струйки волос, падающие мне на глаза. Улыбки, смешанные с дождевой водой. Замершая фотографическая картинка. И яркие молнии за окном. Мы в объятиях друг друга. Мокрый ковер под нашими ногами. Неплотно прикрытая дверь.

Да, и у нас бывает счастье. Или его немного не оформленное подобие…

Всего один взгляд. И пусть он длится какое-то мгновение – я успею поймать его, сжать в своей руке, чтоб хоть его – не отпустить. Ты уйдешь. Я это знаю так же прекрасно, как то, что ты… что мы… что нас здесь больше нет. Есть двое незнакомых людей, связанных смутными, причиняющими боль воспоминаниями. А именно такие вяжут крепче. И мы пройдем мимо друг друга на сумрачной улице. Будет душно. Предчувствуя дождь, ты поднимешь руку к небу. Привычным к твоим движениям взглядом я прослежу, как болью распускается твоя ладонь, даря небу несказанное наслаждение одним только прикосновением.

Но мы пройдем мимо. Знакомые в снах. Чужих снах.

Кому-то мы приснились, и Он не смог забыть свой сон в ночь, когда была гроза.

Он увидел, как на полу гостиной, на темно-сером ковре, сидишь ты, обхватив голову руками. И плачешь, потому что я не могу успокоить тебя. Я не могу просто подойти и обнять твои плечи, потому что тебя здесь нет. А мы – просто смутный сон.

Разорванные фотографии вместо портретов в серебряных рамках. Их обугленные уголки все еще дымятся. Я выхватывал их из огня, куда их бросала ты.

Камешек из твоей ладони летит в окно. И оно разбивается, посыпая мою голову сверкающими, как дождевые капли, осколками. Наши ссоры больше напоминают попытки уйти человека, не способного ходить.

Но я знаю, что ты уйдешь. Повернешься спиной к входной двери. Забыв на столике в прихожей ключи. Оставив в вазе в гостиной засыхающую розу. Громким стуком захлопывающейся двери скажет мне о твоем уходе тишина, которая сразу же проснется. Потянется, как ребенок после долгого сна. Примет твои очертания, легкой тенью опустится в твое любимое кресло. На коленях у нее будет лежать твоя книга, с правой стороны на полу – твоя чашка с горячим чаем. Это будешь ты, отраженная в разбитом твоей рукой зеркале. Ты будешь сниться мне, приснившемуся кому-то когда-то.

Мы никогда не ладим. Или, по крайней мер, очень редко. Ты сердишься, что я не вижу тебя. Это правда, любимая. Но что же я могу поделать, если есть вещи, не отражающиеся в зеркалах? В них отражаются только наши страхи. И разрозненные строчки стихов, которые ты читаешь нараспев, когда моешь грязную посуду. В зеркале отражается моя белая рубашка, которую ты любишь накидывать на плечи, когда мерзнешь. Или взмах твоей руки. Но никак не ты. И зеркало это становится таким же мрачным, как то осеннее небо, которое, кажется, навечно поселилось в глазах твоих. Зеркало цвета твоих глаз. Ты им ловишь закатное солнце. Редко, но получается…

Романтика наших встреч разбитым зеркалом продолжает жить в нас. И мы заново бьем посуду, которую купили сегодня. Тарелки с голубыми ирисами разбиваются о кафельный пол кухни. И остаются неровными частичками нас лежать на этом полу. Нашу жизнь сопровождает звук бьющегося стекла. И, как в черно-белом кино, бледный свет прожектора льется на острые края разбитой чашки.

Раньше ты любила пить из нее обжигающе горячий чай. Мелкими глотками. И вливала в него лимонный сок, который выжимал я. Звук бьющегося стекла. Сменяются кадры. Сменяются секунды чужого сна. Мутным зеркалом отражается наша невозможная жизнь вдвоем. В странной, словно чужой квартире. Черно-белое кино. Нереальное, и именно поэтому имеющее хоть какое-то право на существование.

Мы - голоса, звучащие в темной прихожей за мгновение до того, как пальцы коснуться выключателя и вспыхнет свет.

Легкое касание клавиатуры, горящий экран – я почти что сплю, а ты вскакиваешь и пишешь что-то. Иногда я встаю тоже и заглядываю тебе через плечо. Но ничего, ничего не могу понять. В такие ночи ты бываешь еще прекраснее, чем обычно.

Наша с тобой романтика – самая обычная, какая только может быть. Романтика разбитого оконного стекла, через которое в комнату врывается мокрый ветер и сбрасывает исписанные моими формулами листы с журнального столика. А ты сидишь на полу. Чемодан, наполовину полный каких-то случайных вещей. Порванная записная книжка.

Самая обычная романтика неудачных пар. Ссадина на лбу, которой касаются мои виноватые горькие губы. Дрожащая от непоправимой боли чуть теплая ладошка твоя. Касаешься моей щеки.

Перемирие, достойное романов и романтиков. Преуспевающих неудачливых романтиков. Иных сейчас не держат.

Через разбитое стекло вижу тысячи огней твоего любимого города. С ними смешивается тоненькая струйка крови на твоем запястье: ты поранилась осколками разбитого фужера. Стою и смотрю на тебя. Что я могу изменить?

Ты иногда остаешься одна. Тогда я подглядываю за тобой через окно нашей квартиры на семнадцатом этаже. Ты прекрасна. Всегда это утверждал и всегда буду. Самое нежное и утонченное создание в ворохе пыльной одежды и книг, взятых у кого-то почитать. Ночная фея, пляшущая на острие зеленого листа. Последнего на осенней ветке. Тонкая боль в висках, мучающая меня своей незамысловатой реальностью.

Сквозь кухонное окно вижу, как ты склоняешься над рваным черным пакетом, который шуршит под твоими руками. Твои тонкие легкие волосы падают прямо на грязные мокрые очистки. Да, и ты чистишь картошку. И, не поднимая глаз, вслушиваешься в звуки музыки, которая из раза в раз повторяющейся скрипичной поволокой звучит из динамиков компьютера. Твои тонкие больные пальцы снова и снова касаются мокрой картошки, ты старательно снимаешь ножом кожицу и кидаешь то, что получилось очистить, в кастрюлю с холодной водой. Вокруг нее вскоре образуются довольно большие мутные лужицы. Ты старается вытереть их полотенцем, но только больше развозишь грязь. Отчаявшись, ты кидаешь в раковину нож и недочищенную картофелину и, оставив включенной воду, убегаешь в комнату. Вытираешь руки о вафельное полотенце, сидишь у окна. Картофельные очистки грязными пятнышками виднеются в легком кружеве твоих непослушных вьющихся волос.

Романтика нашей жизни, наших снов и молитв. Незнакомая мелодия, рвущаяся из-под легких пальцев твоих. В прихожей стояло фортепьяно. И ты любила играть на нем. Но я слишком редко слышал это. А теперь – слышу. Во сне тоже бывает музыка. Тем она прекраснее, что понимаешь, как скоро она исчезнет. И нет под рукой нотной тетради, в линеечках которой можно было бы спрятать твою больную мелодию. Она – порождение твоих глаз, она – перерезанные тупым ножом струны скрипки. И капля крови, упавшая на них – они ведь острые, надо быть осторожнее.

Я знаю, какой сон снится Ему. Темная прихожая, фортепьяно, плотно придвинутое к стене, девушка на круглой табуреточке возле него. Она в голубом платье, стянутом на поясе широкой лентой.

Не знаю, правда или нет, что за горящими электрическим светом окнами вечернего города живут люди. Подходят к окнам, смотрят вниз. Наливают чай, целуют чьи-то губы. Засыпают и просыпаются. Живут. За тонкой стеной стекла. Мы с тобой живет за такой стеной. И я в темноте ищу твои губы, нахожу и знаю, что все это – только Его сон. За несколько секунд до того, как резко зазвонит телефон, Он проснется, рассерженно скажет «Да» в пластмассовую трубку. И там будет твой голос. Твои губы будут произносить какие-то слова, которые Он будет слушать с нескрываемым раздражением. Никто никогда не слушал тебя иначе. И, может быть, даже под конец он просто бросит трубку. Я знаю, ты будешь стоять в нашей кафельной кухне, держать в руке пищащий кусок пластика и с недоумением смотреть на него. Ища ответа в этих неприятных звуках. И не найдешь.

Иногда ты не спишь по ночам. Сидишь на кровати, обхватив руками колени. Смотришь в распускающуюся сквозь рыжие огни темноту. Видишь, как я разрезаю тупым ножом струны на скрипке твоей любимой героини. И ничего не можешь поделать. Потому что это тебе уже снится. И во сне ты улыбаешься мне.

Когда ты уйдешь, я разобью последний оставшийся после тебя бокал. Вылью в раковину в ванной вино. Зажгу твои свечи, чтобы всю ночь они горели. А еще – я могу, порывшись в твоем ящике стола, найти там кипу твоих недописанных рассказов. Ты отчаялась дописать их, никто не хотел их читать. И я тоже не стал. Скучно было. Ты писала плохо. Ты была недостойна своих идей, невозможная.

Я могу жечь твои рассказы, один за другим, подносить спичку к самому краю листа. Как ты когда-то жгла наши фотографии. Наложатся фотографии на выдуманные строчки. Пеплом изойдут и ярким пламенем. Их дух в светлом нимбе приснится тебе. И ты застонешь посреди ночи. И проснешься, и не сможешь вспомнить моего имени.

Но пока ты не ушла. И иногда вечерами играешь на фортепьяно в прихожей. В разбитое окно врываются обрывки Его сна. Смешивая цвета окружающего мира, превращая его в кадры черно-белого кино.

________________

Посреди ночи резкий телефонный звонок будит меня. Встаю, натыкаясь на стулья, оставшиеся после вечеринки, добираюсь до стола. Снимаю трубку и с нарастающим раздражением слушаю какие-то путаные объяснения, неясные слова, сказанные незнакомым женским голосом: «Неужели ты не помнишь, как дождь стучит по серым глазам Арбата? И в витринах горит яркий свет? Я искала подарок для тебя… Что-то, похожее на воспоминания о большом камне в саду умершего человека, на который падают…». Не дослушав, я бросаю трубку. Глупости какие-то… Возвращаюсь в постель. Медленно засыпаю.

И мне снится сад камней. На узкой дорожке стоишь ты, протягиваешь мне руки, а под ноги тебе падают листья всех осеней.